"Я делала такие маркерные попытки замерить "шаг пам’памяти" по киевлянам: а кто пам’помнит, что было на месте Дома профсоюзов? Если повесить фотографию, то старшее поколение вспомнит: о, меня сюда на музыку водили, а меня в художественную студию… Но никто не взвыл и не закричал, не ввімкнулась в города пам’ять даже после того, как этот проклятый Дом профсоюзов сгорел! Не слышала о ни один проект, чтобы отстроить уничтоженную Щербицким ради него пам’палатку. Никто не упомянул об уничтожении исторических пам’достопримечательностей за Щербицкого под предлогом соревнования между Киевом и Москвой за звание "образцового города". А вся та "реконструкция" 75-76 года – это была визуальная зачистка нашей пам’памяти. Уничтожали все, что сохранилось в историческом центре после взрывов 41-го года на Крещатике, после пожара. И, на минуточку, на месте этого самого Дома профсоюзов прекрасно сохранился и стоял тот самый дом Дворянского собрания, в котором и происходили все заседания знаменитого ЛАО – Литературно-артистического общества. Я пам’помню, когда это здание было Домом учителя, и мама меня туда водила. Там был зал с лучшей в Киеве акустикой. Там Лысенко давал свой первый концерт, когда приехал из Ляйпціга, там все свои рефераты Леся Украинка читала в "общєствє", все украинские спектакли "театра корифеев" в переполненных залах шли. Этот огромный дом, когда "сердце украинского модерна", занимал весь квартал. И он очень мешал Киеву быть "образцовым советским городом". Поэтому его просто взяли и демонтировали в 1975 году. И рядом был еще маленький дом Гудовского, того фотографа, у которого Шевченко останавливался в свой последний приезд в Киев и фотографировался – там была первая киевская фотография с 1858 года. Уничтожили. И Шевченко не удалось. Мемориальные доски не отстояли. Все снесено. "Вас здесь не стояло". Зачищалася пам’ять на таком уровне, как зачищают сейчас в ДиНиРи. Пам’помните, первое, что они там сделали, – это пам’памятник Голодомора разрушили? Так и Киев – визуально меняли. Я понимаю, что эта зачистка украинского Киева шла целое столетие. И тот Киев, который я подростком пам’помню, уже был мертвым городом – это уже тот, о котором рассказывают сегодня, тоже с российской подачи, какое там "вкусное было мороженое", потому что больше о нем рассказать нечего. В тогдашнем Киеве украинская интеллигенция после всех арестов была очень застрашена. Она просто спряталась под плинтус. До такой степени, что на улицах мы все уже разговаривали на русском", - резюмировала писательница.